ПРОЛОГ

Здравствуйте, хозяева,
Здравствуйте их гости,
Судари, сударушки,
Выходите, милые,
И не бойтесь -- слушайте,
Слушать не устанете:
Речь своя-то -- русская,
Речь не басурманская.
Мысли православные
Кое-где с перунщиной -
Мысли вам не чуждые.
Коль чужды покажутся -
Скатертью дороженька,
Все четыре стороны.
Ну а мы останемся
Поболтать друг с друженькой
И придумать новые
Песенки беспечные,
Песни наши лучшие,
Хрен кому понятные



Глава 1

БЫТИЕ

Жизнь -- топтанье, жизнь -- томленье.
Год для Господа ничтожен.
Век проходит как мученье:
Гибко, робко, осторожно.
В небе соколом взвиваясь
Мысль несётся мимо строчек,
Утро, вечер,-- обновляясь...
Снова дым. Молчим, стоим.
Курим, молча наблюдая
Распусканье первых почек
И шуршанье палых листьев.
Дождь и ветер -- мы привыкли,
Духота, жара -- мы терпим,
Терпим долго, ненасытно.
Еле-еле сон планетный
Проступает сквозь молитвы.
Мы гадаем в чайной чашке,
Как говно слепить в конфету,
Ту, которую поэту
Недодали днём вчерашним
В грязном прелом гастрономе
("gastro..."-- родственно гастриту,
"...ном" -- кусочек пальца гнома,
гном -- малыш пятидюймовый,
улиц нет -- остались street'ы,
тоже части той болезни,
что приходит с голодухи).

Выползли во двор старухи,
Жопами вросли в скамейки.
Что им голод? только б слухи
Разлетались канарейкой
По краям, градам и весям,
По колхозам и приходам...
Вот один из них пригрелся -
Про тебя всему народу.
Весь народ узнает тотчас,
Как ты долго поднимался
По перилам после пьянки,
Как ключом попасть пытался,
Как при этом матюкался,
Как ругал презренных Yankee,
Сплошь погрязших в реализме...

Ты в своём идиотизме
Принимай приветы дружбы,
Ведь могло бы быть и хуже.



Глава 2

ПЫТКА ПЕРВАЯ. ПОПЫТКА

"Душа сжималась, хотелось песен,
Чернело море моё кругом.
Не лезут песни, звезда не светит,
И муза молча нашла вагон
В составе длинном "Мой Мир -- Афины"
И унеслась в свои края.
А я остался: морда в глине
И в язвах задница моя.

Ближайший вечер не сулил ничего,
И следующий тоже был бесплоден...
И шли так годы все до одного,
И не менялась ни хуя погода.
Стояли книги за своим стеклом,
Им было тесно. Я ж их изувечил
И стал выдалбливать их буквы вон
И им, летящим, рот открыл навстречу.

А в репродукторе -- акын
Поёт подряд про всё, что видит.
Ему легко -- он степи сын...

А я распятый на диване,
В квадрате, в четырёх стенах,
Мозги не варятся в нирване,
А иногда диктуют: "страх".
Страх пред всем подряд,
В то же время ни пред чем.
Правду говорят:
"Выйди из-за стен."
Вышел, поднапрягся,
Поднатужил голос,
Рот открыл и подразмялся:
"Гой еси!.."

А дальше -- тормоз."



Глава 3

ЯЗЫЧЕСТВО. ПРИМЕТА

Говорят, оно бывает
Только иногда начать,
Тут же тяга продолжать
И конец не пропадает.

Только где ж они, приметы?
Строчка первая пропета,
А второй не будет, знаю,
Только зря мозги терзаю.



Глава 4

ПЫЛЬ

Бывало, раньше стих рождался
И на бумагу сразу клался,
Не успевала сесть пылинка.
Перо, кристальное как льдинка
Уже макалось в тень чернильни,
Чернила ж были так стерильны,
Что можно было даже пить их,
Не думая про свой гастритик.
Теперь пылинка за пылинкой
Летят на шёлковые спинки
Бумажных кип и авторучек
И собираются там в кучи.
Рождался день, за ним другие
Такие ж добрые и злые.
Ржавели на гитаре струны,
В молитвы превращались думы.

А пыль росла. Росла родная.
Уж всё собою покрывая,
Лежала толстыми слоями
Меж головою и ногами.
Бывало, всколыхалась вздохом,
Бывало, вдруг взрывалась чёхом,
Бывало, просто так лежала...
Да многое, чего Бывало!
Но главное, бывало, палец
Вдруг выползал из покрывалец
И, мысли устремив к теплу,
В пыли карябал на полу
Подобно тонкому перу:
"Ой, ой, ой, ой, сейчас помру..."



Глава 5

ПЫТКА ВТОРАЯ. ПОПЫТКА

Однажды обвалился потолок:
Щебёнка, балки, перекрытья плиты...
И вот лежишь ты как убитый
И принимаешь, что дал Бог:
По голове -- плитой бетонной,
Да по мозгам -- трубой балконной,
По морде -- кирпичом горячим,
Да по лбу -- мусором свинячим,
А по затылку дал дубиной,
В диван сокровища закинув.
Заставил съесть бутылку с водкой
И закусить её селёдкой
Совместно с банкой жестяной
И чешуёю костяной.

Привстал, очнулся, огляделся:
Кругом насилье и разврат.
Пошёл умылся и оделся,
Проверил, цел ли автомат
Да водятся ль ещё патроны?
На месте всё! Ну, хорошо!
Держитесь, Jackson & Madonna,
Разорван ваш последний шов!
Топор пришёл в другую руку,
А в третью меч длиной в твой рост...
И с криком: "Ну держитесь, суки!"
Ты тянешь всех врагов за хвост.
Вот вереница злых чеченов
И прочих грязных мусульман,
Вот реалисты в мыслях бренных -
Позор для праведных христьян,
А вот и быдло тупорыло
Глазами блымчет из грязи,
А вот и Ленина Могила,
И коммунисты там вблизи.
Ой, батюшки! кого мы видим!
Всплывает всякая попсня,
Свои несёт кассеты, книги,
Одежды, нравы -- вглубь огня,
Который ты зажёг от спички,
Зажжённоё в Дантовом аду,
И жжёт огонь твой по привычке
Подряд материю и дух.

Дух этот чужд, материя -- тем паче.
Так стоит ли их оставлять в живых?
При многих язвах тело сильно плачет.
Не плачь, Земля, спасём тебя от них.

Хорошо дышать чистым воздухом!
Голос так и рвётся из глубин,
И выходит, серебром окованный,
В песню сложенный. Летим за ним!



ПЕСНЯ

"Ой ты, гой еси, Душа моя, Душоночка!
Где ж, скажи, летала, моя милая?
Аль не мило ль было тело моё бренное,
Тело бренное да хата пыльная?
Уж плутала ты по долам-полям,
По степям широким ветреным,
По лесам зелёным лиственным.
Я так ждал тебя, так хотел тебя,
Так страдал я во твоё отсутствие.
Залетай скорей, вейся соколом,
Вейся соколом, да всё вкруг меня.
Ты рассказывай, где жила-была,
Что ты делала? Что видала ты?
Успокойся ты, угощу тебя
Горькой водочкой, сладким пряничком.
Уж ли хватит тебе от меня лететь,
Ты лети ко мне, будем праздновать
Встречу светлую долгожданную.
Коль захочешь ты улететь опять,
Не пущу тебя -- хоть ты режь меня.
Прикую к себе цепью прочною,
Прилеплю смолою сосновою.
Будь со мною ты али со Господом -
Третьей судьбушки не дано никем."

Отвечала Душа моя уставшая:
"Я летала так долго, так ветрено.
И весь белый свет я увидела:
Волком я моталася пo степи,
Рысью я бегала пo лесу,
Рыбою плавала пo морю,
Птицей взлетала под облако.
Всё повидала я, всё я прохавала:
Страны заморские, страны далёкие,
Земли привольные, земли богатые.
Люди живут там -- не тyжат нисколечко,
Песни поют, мудры сказки говаривают,
Мыслями тайными делятся с Господом,
Думы учёные в головы складуют.
Много у них всяких разных обычаев,
Каждый по своему верует в Господа,
В каждой той вере мысли священные.
Но сколь ни священными мысли те кажутся,
И хоть в них скрывается правда Господняя,
Вижу я: всё это чудище Змиево,
Всё это чудище злоокоянное.
Нет, всё же, в мире земли лучше Русскоей,
Нет лучше русских народу-то пo миру,
Нет мысли правильней, чем на Руси Святой.
Нет ничего мудрей Русскоей Мудрости,
Нет ничего святей Русскоей Святости,
Нет веры в Господа верней, чем Христьянская,
Вера Христьянская да Православная."

Так отвечала Душа моя милая,
Веру вселившая, очи раскрывшая.
Так отвечала она, удаляючись
В смертное тело моё человечье.



Глава 6

ОТКРЫТИЕ. ИСХОД. ЧЕРДАК

Закончил петь и в исступленьи
От радости рванул рубаху.
"Эх, мать! -- воскликнул, -- вот везенье!
Ну наконец-то! Спрыгнул с плахи!"
Бутыль портвейна раскупорил
И влил в себя единым махом,
А ванну кипятком наполнил,
И в ней растаял словно сахар.
А в потолке дыра осталась,
Та, что открылась с Божьим гласом.
А из дыры мечта прокралась -
Бутылка бредни с ананасом.
Их опрокинув в два прихода,
Полез в дыру ты на разведку:
Там коридор, крутые своды,
Что не учитаны в проекте.
В пятиэтажных недрах дома
Ты затерялся как ребёнок,
Ведь все эти ходы, загоны
Вне измерений трёх знакомых.
Вдруг видишь лифт и понимаешь,
Что начал трогаться умом.
Заходишь, кнопки нажимаешь,
И лифт везёт тебя сквозь дом:
Через подъезды и подвалы,
Через сплетения из стен,
Горизонтально, вертикально,
И параллельно вместе с тем.


Вдруг остановка: дверь открылась,
И ты выходишь на Чердак...
Нет! Неужели то, что снилось
Теперь явилось просто так?
Тот самый! Маленький, уютный,
Не слишком чистый и не грязный.
И лифт исчез сиюминутно,
Оставив то, к чему привязан
(То есть, машину по подъёму,
Что среди чердака стоит
И колесом -- своей основой -
Так тихо, медленно гудит).

* * *
А сам Чердак имел три цвета.
Цвет первый -- краска интерьера,
Что глазом видима раздетым,
И этот цвет, конечно, серый.

Второй цвет -- розовый. Он спрятан
В далёкой розовой мечте,
В той, что приходит к мыслям смятым,
Когда забыл о суете.

А третий свет -- цвет состоянья
Души бессмертной Чердака.
Цвет -- фиолетовый.
Спокойный и напряжённый слегка.

* * *

Среди колонн ютятся люди,
Кружочками по пять -- по семь.
Вот кто-то пиво пьёт, а кто-то кормит грудью,
А кто-то, так, молчит совсем,
Вот кто-то песню воет под гитару,
Кого-то насмерть засосало колесо,
Вот где-то в спор вступил философ старый,
И где-то вторит комик молодой.
Но всё так тихо-тихо, еле слышно,
Спокойно всё и радостно кругом,
Как будто бы была команда свыше
Хранить спокойствие хоть с другом, хоть с врагом.
И небольшая лёгкая напряга
В крастально-свежем воздухе парит.
И полотно сиреневого флага
Приветливо и нежно шелестит.

О, честь тебе, хвала тебе, Чердак,
Собравший всех под крышею своей.
Всех тех, кто любит часто так
Забыться в грёзах, снах, шизе и в ней.



Глава 7

РАДОСТЬ. РАГНАРЁК. КОНЕЦ

"Ну, наконец! Я вышел, я добрался!
Проник из мира жизни в мир мечты.
Я шёл сквозь пыль, сквозь вдохновенье... Так старался!
Свой путь прошёл -- и рухнули мосты.
Теперь я здесь! Назад дороги нету.
Больной рассудок время двинул вспять.
Я рад, что здесь открыт мне рай поэтов:
Я осуждён на муку в этот рай попасть.
Я принят сам собой и принят этим раем,
Я свой среди себя и свой в своём раю.
Взял дар своей судьбы нисколько не страдая...
Сижу и тихо еду. Что еду, то пою.
Я еду свой удел, пою свою судьбину,
Я еду завтра и пою вчера.
Я еду и пою про малую дубину,
Про степь седую лешую и сизые ветра.

Я здесь. Я еду с песнею,
Пою с ездой.
Я вижу даль небесную,
Иду звездой.
Я проползаю лужами,
Прошу я сил,
Хочу я сделать хуже им,
Хотя любил.
Растёт мой лес поблизости -
Уж в небо врос.
Ворвались в сон стриптизости -
Дурной вопрос.
Увидел жизнь схуевшую -
И охуел.
Увидел жизнь сшизевшую -
И ошизел.

Я сижу под колонной и слушаю
Мерный рокот и треск колеса.
Лебединая песня и муж её
Приходили ко мне час назад.
Говорили, что есть тут и кладбище,
Есть и лифт, и подвал, и тупик,
Лабиринты есть, лестницы, капища,
И хотели, чтоб я в них проник.
Я проник сквозь все входы и выходы
В шахты лифта, в подвал-лабиринт,
Заблудился, нашёлся, попил воды
И прошёл между загнанных спин.
Всем сознаньем проник я на кладбище:
Красота! не опишешь пером!
И оно не казалось пугающим,
Хоть стояло в подвале сыром.
Ну а капище -- то же, что в Доме,
Было б лишним о нём говорить.
Те, кто был там, оно им знакомо,
Остальным -- просто не за чем быть.
Те, кто в Доме бывают, те знают,
Что такое убить всех подряд,
Потому что они убивают
Каждый раз, как за чаем сидят.
Снова чай закипел и разлился
По стаканам и по животам.
Новый круг на заре зародился,
Разогнав петухов по местам.
Петухи поплевались и умерли,
Кинув в небо последний привет..."

Над Землёй разгораются Сумерки
Фиолетовым цветом комет.
Все, кто в Сумерки искренне верует,
Разошлись по своим Чердакам,
Оставляя реальности слово "НЕТ"
Злым ударом по мутным мозгам.
Бесчердачная жизнь разрушается
И кричит, о спасеньи моля.

Мы спаслись в Чердаках.
Всё сбывается.
Извини, дорогая Земля!



ЭПИЛОГ

Вот и всё, хозяева,
Судари, сударушки.
Вот такие каверзы
Во миру случаются.
Вот такие песенки
Мы поём в застолии.
Мы мечтаем вечером
В полном одиночестве,
А встречаясь делимся
Грёзами желанными.
Ведь поэту хочется
Жизни затуманенной
Сказками и песнями,
Снами и безумием.
Там, где сон сбывается,
Там, где сказка входит в быль,
Там, где песнь рождается,
Есть своё безумие.
Там, где нет безумия,
Песен, снов и сказочек,
Там и благодати нет,
Нет там Духа Божия.
Скоро наступает там
Смерть -- война всеобщая,
Гибнет человечество,
Господом забытое.
Ну а наши песенки,
Хрен кому понятные,
Вознесутся птицами
В Чердаки священные,
Унося с собою вслед
Души наши пьяные,
Головы безумные
И тела разбитые.


29 сентября -- 23 декабря 1992